9 мая в истории Севастополя — День с большой буквы.
75 лет назад, 9 мая 1944 года, Севастополь был освобожден от немецко-фашистских захватчиков, а ровно через год было объявлено об окончании войны и безоговорочной победе Советского Союза над фашистской Германией.
О войне писать сложно. Часто слова даже лишни, и хочется помолчать, помолчать каждому о своём: кто-то вспомнит погибших родных и близких, а кто-то — чувство радости от встречи вернувшихся живыми, кто-то мысленно поблагодарит всех, сражавшихся за нашу землю и давших возможность жить нам, а кто-то в который раз в отношении войны повторит: «Никогда больше!»
В этом году мне в руки попали две книги: «Мемуары старого мальчика» Георгия Задорожникова и «В объективе война» Бориса Шейнина. Эти книги — о жизни, о войне и мире, о человеческих судьбах, таких простых и таких сложных одновременно. Они перенесут нас в 9 мая 1944 года — в день, когда освободили Севастополь.
Георгий Задорожников — коренной севастополец, в годы Великой Отечественной войны, будучи подростком, находился в осажденном, а потом оккупированном фашистами Севастополе. Первая бомба войны упала на его родной улице Подгорной (ныне ул. Нефёдова). Здесь же он встретил первых советских бойцов-освободителей Севастополя.
Вот фрагмент из его книги:
«Было часов 9 утра 9-го мая 1944 года. В город входили Наши. Я вылез из подвала, где вся семья провела ночь, наполненную взрывами бомб и снарядов. Был я, как бы это сказать, не в себе, лёгкий и прозрачный, как это утро, ошарашенный небывалой громкой тишиной, не сбросивший остатки тревожного сна и немного голодный. Вот в таком пограничном состоянии, равный самому себе, побрёл я навстречу поднимающемуся солнцу вдоль совершенно безлюдной улицы Подгорной. Справа от меня лежали сплошные руины домов, слева за невысокой стенкой — разрушенный город. Абсурд. Нереальность апокалипсиса.
На небольшой брусчатой площадке в конце улицы сразу за домом Дико, куда угодила первая бомба (корабельная мина), на противоположной стороне, на ступенях бывшего парадного входа, на трапе в Карантин и просто на мостовой присели передохнуть солдаты. Кто ел, кто переобувался, кто курил. Командир в чине капитана что-то рассматривал в развёрнутом планшете. На неслышное появление маленького отрока никто никак не отреагировал. Может быть и скорее всего, это так: они меня не видели. Мальчик-невидимка. Одежда, лишенная красок, сливалась с такими же лишенными смысла нагромождениями камней и земли, ну, а телесная составляющая за три года жизни при немцах фактически во втором эшелоне линии обороны могла действительно изрядно истончиться. «А был ли мальчик?».
На небольшой брусчатой площадке в конце улицы сразу за домом Дико, куда угодила первая бомба (корабельная мина), на противоположной стороне, на ступенях бывшего парадного входа, на трапе в Карантин и просто на мостовой присели передохнуть солдаты. Кто ел, кто переобувался, кто курил. Командир в чине капитана что-то рассматривал в развёрнутом планшете. На неслышное появление маленького отрока никто никак не отреагировал. Может быть и скорее всего, это так: они меня не видели. Мальчик-невидимка. Одежда, лишенная красок, сливалась с такими же лишенными смысла нагромождениями камней и земли, ну, а телесная составляющая за три года жизни при немцах фактически во втором эшелоне линии обороны могла действительно изрядно истончиться. «А был ли мальчик?».
Вдруг со стороны развалин верхней Подгорной, словно из ниоткуда, появился человек в серой толстовке. Спокойно и безбоязненно он передвигался в некотором отдалении от солдатского привала вдоль стены ограждения к лестнице, ведущей в гору, в Карантинную бухту. Тёмные волосы, характерная косая чёлка, падающая на лоб, острый длинный нос и квадрат фельдфебельских усиков под ним. «Да это же Гитлер!» - стукнуло в голову. Фотооблик фюрера мне был знаком. Его фотография была в выданном мне букваре в первом классе. «Да, это же Гитлер! Почему же все так безразличны и спокойны? Он же сейчас уйдет!» - продолжало крутиться в голове. Отчего бы Гитлеру оказаться, сейчас в Севастополе, одному без охраны, брошенному всеми его солдатами и генералами? Дичайшие мысли. Только слабый незрелый умишко мальчика-невидимки мог породить такое.
Видение растворилось и сразу за этим, как продолжение сценария, командир выхватил пистолет и выстрелил вверх. Резкий звук пистолета заставил меня инстинктивно пригнуться и присесть. Тут же наваждение вылетело из головы, но не совсем. Яростный крик командира: «Ушёл! Ушёл!»,- свидетельствовал о том, что я был прав: «Ага, прошляпили, упустили». Но тут же из гневного мата командира, обращённого к помощнику, стало понятно, что ушёл провинившийся солдат. Как это случилось, что никто не видел? Ещё один феномен невидимки!
Возвращаюсь к своему наблюдательному пункту у разрушенной стены, откуда виден весь город и бухта. Вдруг моё внимание привлекает буксир, идущий посередине бухты на полной скорости, как бы удирая, как бы спасаясь, во всяком случае, во мне возникает это мимолетное ощущение и ещё предчувствие, что сейчас что-то произойдёт. Через несколько секунд следует глухой толчок взрыва, возникает столб воды, и когда он опускается, то буксира уже нет. Уверен, что я был единственным зрителем. На протяжении всей жизни я иногда мысленно возвращался к этому эпизоду, по-моему, это были немцы, пытавшиеся вырваться из города. Тому же, как я мог за секунду предчувствовать взрыв, объяснения не нахожу».
9 мая 1944 в объективе знаменитого фотожурналиста, севастопольца, уникального мастера, одного из немногих фотокорреспондентов, освещавших не только оборону, но и освобождение Севастополя, Бориса Шейнина:
«Радость.
Севастополь освобожден!
В пять часов утра 9 мая 1944 года с трудом проезжаем по засыпанной камнями улице Ленина. Возле Дома флота стоит танк лейтенанта Александра Савченко.
По обеим сторонам улицы, усеянной, словно оспой, небольшими воронками, стоит изувеченная фашистская техника, валяются убитые лошади. Трупный запах отравляет воздух. У руин здания горисполкома лежат два гитлеровца, на груди у них рыцарские кресты.
Из подвала разграбленного Военно-исторического музея выбегают со слезами на глазах три женщины и маленькая девочка. Девочка бросается к нам. На ней порванное платьице, белые кудряшки прилипли к тонкой шейке. Маленькая девочка просится на руки и кричит:
— Папочка!
Девочка обнимает нашего шофера, уже немолодого солдата. Наш водитель Пётр Петрович Мостовой даёт ей банку консервов. Девочка одновременно плачет и смеется. В этот момент раздается выстрел. Женщины разбегаются.
— Не бойтесь, — успокаивает шофер. — Это их последние вздохи на севастопольской земле.
Мимо проходит большая колонна пленных фашистов. Где-то опять стреляют, и пленные шарахаются в сторону. А потом, когда стихает обстрел, быстро строятся снова в колонну.
— Здорово! — восклицает кто-то. — Как дрессированные собаки... нет, скорее шакалы.
Фотографирую на Приморском бульваре разрушенные гитлеровские укрепления. Нашу машину останавливает мичман из разведки и говорит:
— Дальше ехать опасно. Враг в районе Херсонеса еще не сдался.
Иду делать снимки на берег моря. Фашисты в районе Приморского бульвара установили много огневых точек, весь бульвар опутан колючей проволокой. Повсюду видны пустые собачьи будки и длинные цепи от них. Во время оккупации города Приморский бульвар служил пересыльным пунктом для военнопленных и охранялся немецкими овчарками»
Орудийный расчёт старшины Ивана Багорова. 9 мая 1944 г. Б. Шейнин
А дальше было еще 365 дней войны, но в тот день город набрал полные лёгкие воздуха и с выдохом вытолкнул последний пепел от адского пламени кровопролитной войны. Для Севастополя началась новая страница истории, истории, в которой никогда больше не будет войны. Севастополь, мы не забудем.
С Днем Великой Победы!
